К. Ясперс и К. Шнайдер, имея в виду большие психозы (шизофрению и маниакально-депрессивный психоз), говорили о «чистой психиатрии», которая не является такой же ветвью медицины, как соматические болезни, что психические болезни — это особые формы реагирования человеческой сущности, и к ним медицинские критерии приложимы не всегда. За этими высказываниями стоит большая правота, но не надо понимать их слишком упрощенно. И Ясперс, и Шнайдер в своей научно-профессиональной деятельности прекрасно сочетали онтологический и клиникопсихопатологический подходы к пониманию психических расстройств, в частности шизофрении.
Основатель нозологического направления в психиатрии Э. Крепелин объединил под названием «раннее слабоумие» внешне различные симптомокомплексы (кататонию, ге- бефрению и параноидное слабоумие), полагая стержневым элементом психоза прогредиентное течение, приводящее к единообразному распаду психики. Э. Блейлер, введя понятие расщепления психики, усовершенствовал концепцию «раннего слабоумия» и, внедрив термин «шизофрения», изменил название психоза. Полагая бред и галлюцинации вторичной симптоматикой, первичными и главными расстройствами при шизофрении Блейлер считал нарушения мышления. Он же обозначил уход больного шизофренией в мир фантазий термином «аутизм». В дальнейшем и вплоть до сегодняшнего дня этим термином обозначаются различные, не сходные по происхождению и клинике психические расстройства — аутистическое мышление, феномен инобытия при шизофрении, ранний детский аутизм и др., объединенные лишь признаком нарушения диалога пациента с внешним миром. К. Ясперс предложил разработанный им и Э. Гуссерлем феноменологический метод в качестве ключевого элемента диагностики основного расстройства при шизофрении. В основе феноменологического метода лежит воображение. «Воображение важнее, чем знание» (А. Эйнштейн). В психиатрии эрудиция не тождественна квалификации и может сочетаться с диагностической беспомощностью. Высококлассная диагностика, в частности шизофрении, без воображения, способности «представить себе» проблематична. К. Шнайдер вернулся к предпринимавшимся еще до Крепелина попыткам выделить наиболее диагностически значимые группы симптомов и ввел понятие специфических для шизофрении симптомов первого ранга.
Наличие симптома — всего лишь свидетельство болезни. Клиническая или диагностическая значимость симптома заключена в его своеобразии, в его оттенках. Через них являет себя нозологическая сущность. Только в структуре конкретной болезни у конкретного больного симптомы перестают быть описанными в учебнике элементарными, стандартными знаками и признаками болезни и приобретают свойственные именно этой болезни характерные черты, становятся индивидуальными переживаниями, частью целого, повторяющей структуру этого целого, содержащей это целое, проявляющее через оттенки и своеобразие свою сущность — нозологическую основу
Опытный врач наряду с психопатологическим анализом стремится познать больного не столько по аналогии, сколько по отличию от других, не через подгонку под имеющийся в сознании шаблон, не через сличение с образцом, а через уподобление себе, через сличение с собой, старается «вчувствоваться» в переживания пациента, использует интроспекцию не только в отношении больного, но прислушивается к собственным ощущениям, возникающим при общении с больным. Умение вчувствоваться, проникнуться переживаниями больного опирается на тонкость, сложность и богатство душевной жизни самого врача, ибо «каждый слышит только то, что понимает» (Гете).
По К. Шнайдеру, психопатолог, пользуясь феноменологическим методом, «всегда является одновременно дистанцированным и участвующим врачом, который не только наблюдает и констатирует признаки болезни, но и делает самого себя инструментом исследования, пытается вникнуть в сущность и воспроизвести в себе то, как душевное проистекает из душевного». Попытка постичь своим «Я» метафизическое инобытие, в которое погружается «Я» пациента, вчувствоваться в ощущение краха привычной реальности и тайны скрытых значений и смутных угроз нового и поначалу непонятного мира требует от врача не только профессиональных умений, но и готовности к сопереживанию.
В корне неверно представлять себе дело таким образом, что состояние и переживания пациента как-то связаны с истолкованием утраты понятного и привычного или беззащитности и страха перед новым. Сравнение с человеком, оказавшимся на таинственном острове или заблудившимся в незнакомом лесу, совершенно некорректно. В лесу аукает, ищет дорогу или трясется от страха тот же человек, что собирался с утра за грибами. Переход (или перескок?) в шизофреническое бытие, процесс «отплывания от нормального берега» происходит достаточно быстро, и в инобытии пребывает уже новая, преображенная личность, и связанные с ним (преображением) субъективные ощущения не могут быть поняты психологически. Новый мир, новое бытие не противостоит новому «Я», новой личности пациента. Они неразделимы. Личность больного шизофренией — часть инобытия и его олицетворение, а «...основное шизофреническое расстройство есть расстройство самого «Я». (А. Кронфельд). Поэтому понятие шизофрении нельзя подменить ничем другим. Отсюда и сложности в его определении.
