Напишите нам

Поиск по сайту

Нарушенное, то есть отклоняющееся от нравственных норм поведение должно быть объектом внимания юристов, педагогов, психологов. Психиатр, опираясь на медицинские критерии, может выступить в качестве эксперта для исклю­чения патологии, дачи судебно-психиатрического заключе­ния, не более того. Использование медиком (в частности, психиатром) моральных оценок для квалификации поведе­ния в качестве нарушенного или не нарушенного представ­ляется неправомерным. Применение моральных критериев к оценке бродяжничества, суицидного поведения, стрем­ления к эмансипации, группированию и т.д. неверно мето­дологически и непродуктивно так же, как и медицинская диагностика этих феноменов без учета контекста, в кото­ром они выступают. Эти и другие присущие подросткам особенности поведения сами по себе не имеют патологи­ческого радикала и являются лишь возрастными формами реагирования.

В.В. Ковалев выделяет непатологические и патологиче­ские формы нарушенного поведения. Вторые, в отличие от первых, не имеют тесной связи с определенной микросре­дой (семья, школа), не имеют четкой психологической на­правленности, проявляются стереотипно повторяющимися отклонениями поведения, сопровождаются соматовегета- тивными и другими расстройствами невротического уровня и ведут к социальной дезадаптации. По мнению А.Е. Личко, патологическое поведение отличается тем, что возникает в самых разных ситуациях, вызывается самыми разными сти­мулами, повторяется по самым разным поводам, превыша­ет определенный «потолок» нарушений, не преступаемый в норме даже в асоциальных подростковых группах. Страдая определенной умозрительностью, изложенные критерии оказываются малоэффективными в практической работе. Критерий соматовегетативных расстройств малоубедите­лен, так как плохой сон, раздражительность и истощаемость могут не только сопровождать отклоняющееся от нормы поведение, но и предшествовать ему, а чаще не выявляться или просто отсутствовать. Нарушения поведения часто ока­зываются не первичными по отношению к социальной деза­даптации, то есть не ведут к ней, а следуют за ней (сначала попадают в асоциальную компанию, бросают школу, а по­том начинают пить, красть, грабить и т.д.). Для асоциально­го и антисоциального поведения характерно формирование устойчивых стереотипов, поэтому повторяемость отклоня­ющихся от норм поступков не может считаться признаком психической патологии.

Трудно опереться и на субъективную оценку психоло­гической понятности или «дикости» поступка, в то время как социальной нормой становится поведение, явно превышающее «потолок» возможного в глазах нравственного полноценных людей. Разве изнасилование десяти или ста малолетних более болезненное явление, чем изнасилование одной? Чем большая подлость отличается от небольшой? Есть ли пределы низости и жестокости? «Приклеивать яр­лык болезни во всех случаях особой жестокости — значит уводить в сторону от ее реальной оценки» (Н.Н. Тимофеев). Со свойственной ему лапидарной афористичностью Сергей Довлатов отметил, что «упадок гораздо стремительнее прогресса. Мало того, прогресс имеет границы. Упадок же — беспределен». Освобождение от цивилизационных и моральных запретов происходит явно с меньшими нрав­ственными усилиями, мучениями и преодолениями, нежели превращение грешника в праведника. Это к вопросу о при­роде человека в принципе и «потолке» нарушений в частно­сти. Да и само понятие «раскаявшийся грешник» довольно туманно, а хрестоматийные примеры из русской истории превращения в праведников разбойников, злодеев и душе­губов (Опта, Козьма и др.) легендарны и потому сомнитель­ны. У бессовестного совесть не проснется, ибо она не спит, а отсутствует изначально.

К сожалению, для разграничения патологического и непатологического предлагается использовать социальные, психологические, правовые критерии оценки феномена, не применяемые и не применимые для научно обоснованной медицинской диагностики. Еще раз подчеркну, что характер ситуации, повторяемость поступка, психологическая его направленность и понятность, «потолок», стимул, повод и пр. не являются медицинскими понятиями и, следователь­но, не могут быть медицинскими критериями разграниче­ния патологического и непатологического. Медицинские критерии изложены в разделе «Общая психопатология» учебников по психиатрии. Это расстройства восприятия, мышления, эмоций и прочие психические расстройства. Реальность же такова, что в современной международной классификации социально-психологические феномены без всяких оснований рассматриваются в качестве психических расстройств.

Применение социально-нравственных определений и оценок привело к неоправданному расширению понятия «нарушения или отклонения поведения» и отождествлению антиобщественного с психопатическим и психопатоподоб­ным, в основе которых лежит не мировоззренческий, не моральный, а биологический дефект. Для оценки клиниче­ского состояния человека неважно, полезно окружающим его поведение или вредно. Психологическая понятность, моральная приемлемость или неприемлемость поступ­ка как критерии патологии размывают и без того не очень четкую границу между болезненным и неболезненным. Нравственность и патология — вещи качественно разно­родные. Термин «патологически нарушенное поведение» не наполнен клиническим содержанием, а потому пользовать­ся им следует с большой осмотрительностью, а лучше не пользоваться вовсе. В болезненном состоянии (при психи­ческом расстройстве) мы имеем дело не с отклоняющимся, нарушенным, патологическим и т.д. поведением, а с поступ­ками душевнобольного, диктуемыми искаженным восприя­тием мира и себя в этом мире.

В связи с этим трудно принять точку зрения, в соответ­ствии с которой патологические нарушения поведения могут наблюдаться не только при болезненных состояни­ях, но и при акцентуациях, то есть у психически здоровых. Поведение — это образ действий, совокупность поступ­ков. Поступку предшествует побуждение, которое может определяться желаниями, потребностями, особенностями характера, обстоятельствами, намерениями. Благие наме­рения не обязательно влекут за собой достойное поведение. Желания и страсти часто оказываются сильнее «нравствен­ного закона внутри нас» (И. Кант). Говоря проще, чем жела­ния сильнее, тем сговорчивее совесть. Что касается разума, то поскольку нейтрализовать или уменьшить желания не­возможно, роль его либо в предостережении о последствиях (здесь разум выступает в облике страха), либо в оправдании и осуществлении желаний.

Таким образом, вне психоза поступок как способ реали­зации побуждения — следствие сложных взаимоотношений натуры, характера с совестью. Психопатия всего лишь фон как для про- так и для антисоциальных поступков, а отнюдь не их причина. Жестокость шизоида (если он жесток) про­истекает не из холодности, а из нравственной установки.

Эпилептоид может разрядить дисфорию и агрессией, и пил­кой дров, а истероидная личность может самовыразиться как суицидным шантажом, так и подвигом самопожертво­вания. Поэтому термин «патологический» не приложим к поступку и к поведению как совокупности поступков. Вне медицинского контекста поведение медицинским оценкам не подлежит.

Из вышесказанного следует сделать краткие выводы. Отклонения поведения прямой связи с психическими рас­стройствами не имеют. Стиль поведения, как правило, со­ответствует жизненной позиции подростка. Нарушения поведения (будь то насильственные или корыстные дей­ствия, алкоголизация, употребление наркотиков или бро­дяжничество) обычно сочетаются одно с другим, почти всегда совершаются в группе (должен ставиться коллек­тивный диагноз?) и не специфичны для определенных но­зологических форм и психопатологических синдромов. В связи с тем, что термин «нарушения поведения» не имеет клинического содержания, рассмотрение его в рамках пато­логических состояний, тем более выделение в качестве ме­дицинского понятия лишено смысла.

Включение понятия «нарушения поведения» в пси­хиатрическую номенклатуру знаменует собой отход от нозологического принципа. Отсутствие клинического под­хода к проблеме отклоняющегося поведения обусловило выделение множества его вариантов в качестве психопа­тологических синдромов, превратив, таким образом, со­ответствующий раздел психиатрической номенклатуры (МКБ-10) в перечень социально-негативных форм поведе­ния. Неоправданная экспансия психиатрии в социальную сферу имеет своим естественным последствием тенденцию к гипердиагностике психических расстройств, а следова­тельно, психиатрическую стигматизацию и неминуемые социальные осложнения для детей и подростков, не являю­щихся душевнобольными.

Отклонения поведения — это, за редким исключением, социальный феномен. Разграничение пределов компетен­ции медицинских и прочих социальных институтов должно быть достаточно четким, а внедрение психиатрии в смеж­ные области знаний ограничено необходимостью, чувством меры и здравым смыслом.

Психопаты, даже будучи отклоняющимися от нормы, аномальными, все-таки находятся в рамках диапазона чело­веческих личностей и в этом смысле патологическими, то есть психически нездоровыми, не являются. Поэтому при диагностике психопатии мы имеем право пользоваться жи­тейскими и психологическими оценками — «мешает жить другим», «страдает от своего характера сам» (К. Шнайдер) или, по П.Б. Ганнушкину, — «характер психопата проявляет себя всегда и всюду». С точки зрения патолога, собственно больными они становятся лишь при декомпенсациях, когда появляется психиатрическая клиника — астения, депрессия, дисфория, возбуждение и пр. Вне декомпенсаций психопа­ты отличаются от так называемых нормальных личностей лишь «количественными» (к большему или меньшему) про­явлениями присущего им, так же как и другим людям (не психопатам), качества характера, и поэтому к ним вполне применимы житейские оценки. Считать личность еще «нор­мальной» или уже аномальной, психопатической — обыч­но дело личного вкуса. Например, для авторитетнейшего психопатолога С.С. Мнухина было значимо субъективное ощущение оцениваемого характера как «нрава» или как «норова». Во втором случае он думал скорее об аномальном характере, учитывая, конечно, контекст, в котором этот ха­рактер себя проявлял. Диагностическая оценка феномена без учета контекста, в котором он выступает, увеличивает риск отнесения к патологии того, что ею не является.

Возвращаясь к вопросу о возможности или невозмож­ности стать психопатом в течение жизни под воздействи­ем средовых факторов, отметим, что такую возможность А.Е.Личко рассматривал в качестве реальной для акцентуи­рованных личностей. По К. Леонгарду, акцентуация пред­полагает усиление степени определенной черты характера. Склонность к сомнениям, мечтательность, обидчивость, ар­тистизм и т.д., в какой-то мере могут быть свойственны лю­бому, но проявления их настолько дозированы, что обычно не обращают на себя внимания. При большей выраженно­сти они уже накладывают на личность особый отпечаток, делают ее весьма своеобразной, в чем-то странной, необыч­ной. Акцентуированные личности не являются патологи­ческими. Более того, акцентуация характера, как считает К.Леонгард, несет в себе радикал незаурядности.

А.Е. Личко видит отличия акцентуаций от психопатий «в отсутствии стабильности акцентуированных черт характе­ра, тотальности его проявления во всех ситуациях и соци­альной дезадаптации при любых психотравмах» и считает, что «акцентуации развиваются в период становления харак­тера и по мере взросления сглаживаются». По его мнению, при акцентуациях наблюдается избирательная уязвимость к психогенным воздействиям, «...адресующимся к слабому звену данного типа характера», при хорошей устойчивости к другим. Здесь стоит заметить, что, если психопата гладить исключительно по шерстке, то риск декомпенсаций тоже будет существенно меньше, хотя и будет сохраняться, по­скольку, в отличие от акцентуанта, психопат всегда в поиске декомпенсирующих его психику обстоятельств. Что касает­ся социальной дезадаптации как критерия психопатии или акцентуации, то диагностическая его надежность, как ранее обсуждалось, сравнительно невелика. Давление социума в состоянии дезадаптировать не только аномальную или сво­еобразную, но и вполне гармоническую и даже ничем и ни­как не отмеченную личность.

Для тех, кто считает характер генетически детерминиро­ванным свойством личности, акцентуированные черты (как и психопатические) врожденны, стабильны и тотальны. Они окрашивают своеобразием характер ребенка, а в подростко­вом возрасте становятся лишь более заметными. Становясь старше, человек умнеет, обучается владеть собой, не про­являть с детской непосредственностью некоторые неудобные или невыгодные в данный момент свойства личности, но это не означает, что они с возрастом сглаживаются или переходят в скрытую форму. Никуда не деваются ни общи­тельность, ни обидчивость, ни артистизм, ни мнительность. Мне кажется, что отличие акцентуаций от психопатий не в отсутствии полного набора диагностических критериев пси­хопатии (стабильность, тотальность и пр.), а в меньшей при акцентуациях заостренности определенных черт характера и, соответственно, лучшей устойчивости к психогенным воздействиям в принципе. То есть отличие акцентуаций от психопатий лишь количественное. Вероятно, по этой при­чине К. Леонгард в своей книге «Акцентуированные лично­сти» не ставит вопрос дифференциально-диагностических различий между ними.

Со своей акцентуацией, психопатией, то есть со своим характером человеку суждено жить от рождения до смер­ти. Признавая роль среды в качестве фактора, способного выявить или в какой-то мере заострить те или другие чер­ты характера, трудно согласиться с тем, что среда способна создавать черты акцентуации, тем более определять ее тип. Скорее среда, воспитание могут культивировать или смяг­чить уже имеющееся, но не способны создать что-то из ни­чего. Типы акцентуаций имеют свои аналоги среди типов психопатий.

Будучи вариантом нормы, акцентуация характера психиа­трическим диагнозом не является. Акцентуированный ха­рактер может быть не только фоном, но и предиспозицией для возникновения неврозов, аффективных реакций, реак­тивных психозов, во многих случаях предрасполагать к раз­витию реактивных состояний, оформлять их клиническую картину, но ни при каких условиях не становится произво­дящим патологию началом.

В последние годы сложилась практика широкого диагно­стирования «нарушений поведения у акцентуированных личностей». Что касается нарушений поведения, то в при­менении к психиатрии это понятие не только с ускольз­ающим, но и с угрожающим смыслом. С ускользающим, поскольку вне психоза нарушения поведения не имеют пси­хиатрической и, в широком смысле, медицинской основы. А с угрожающим потому, что, будучи диагностированы в медицинском учреждении, они автоматически или по инер­ции мышления начинают трактоваться как патологические состояния.

Лечение психопатий должно проводиться психиатром. Психопаты плохо поддаются психотерапии, поскольку их аномалии коренятся прежде всего в их внутреннем предрасположении. Лекарственная терапия используется в период декомпенсаций. Биологическое (лекарственное) ле­чение характера (а психопатия — это характер) само по се­бе бесперспективно, ибо характер — это судьба, и «можно лечить болезни, но не судьбы» (К. Шнайдер). Бессмысленно лечить лекарствами от склонности к интригам, сплетням, от коварства или излишней ранимости. Но при декомпен­сациях, психопатических кризах происходит углубление, «утяжеление» психопатий. Появляются требующие уже ле­карственного воздействия расстройства сна, настроения в виде депрессий и дисфорий, астенические и обсессивные состояния, сверхценные идеи и психопатическое возбужде­ние и т.д. Из вышесказанного следует вывод о важной роли профилактики декомпенсаций и лечебно-педагогической работы с психопатическими детьми и подростками.

В связи с тем, что декомпенсации психопатий часто вы­зываются микросредовыми влияниями (особенно семейны­ми), необходимо начинать профилактику с возможно более ранней нормализации семьи. Родителей с аномальными характерами, асоциальными наклонностями следует выяв­лять не тогда, когда возникает необходимость применения к их детям медицинских или социальных мер, но с первых дней жизни ребенка. Система воздействия на такую семью должна быть комплексной, включающей в себя весь спектр мероприятий: от семейной психотерапии, направленной на оздоровление внутрисемейного климата, и коррекции си­стемы воспитания вплоть до изъятия ребенка из семьи в случаях ее выраженной антисоциальной направленности. Особое внимание следует уделять подросткам в пубертат­ном периоде, когда нередко происходит выявление психо­патии, возникает склонность к асоциальному поведению.

Эффективность профилактики декомпенсаций зависит от генетической формы психопатии. В целях предупрежде­ния опасных (декомпенсирующих) ситуаций рекомендовать деятельность (в том числе в профессиональном плане), кото­рая не будет предъявлять повышенных требований к слабым сторонам личности и, наоборот, использовать в обществен­но полезном смысле характерологические устремления. Так, при работе с эпилептоидными подростками важна кор­рекция их отношения к окружающим с преодолением свой­ственных им эгоизма и взрывчатости, тренировка волевых задержек, приучение к труду, требующему терпения, внима­ния, сосредоточенности (моделирование, конструирование, сборка микросхем, фотографирование, фотопечатание, чер­чение, лепка, резьба по дереву и т.п.). Трудотерапия и про­фориентация, несущие профилактически-корригирующую направленность, должны учитывать склонность психопа­тов этого типа к практической конкретной работе, выпол- ' няемой в невысоком темпе, по определенному регламенту, с конкретностью и четкостью каждого задания. Для того чтобы не способствовать свойственному эпилептоидным психопатам стремлению подавлять других детей, агрессив­ности, жестокости, не следует давать им власть над свер­стниками (назначать старостой и пр.).

У тревожных, психастенических личностей необхо­димо воспитывать большую уверенность в своих силах. Рекомендуется спорт (борьба, из коллективных игр — бас­кетбол, футбол), и, что особенно важно, даже при не очень хороших результатах обязательны одобрение и поощре­ние. Крайне вредно однозначно негативно оценивать ре­шения и действия, самостоятельно предпринимаемые психастеником.

Что касается шизоидных личностей, то нужно постепенно преодолевать их замкнутость, поощрять посещение выста­вок, театра, активизировать участие в жизни близких и не очень близких людей. Слишком быстрое расширение круга общения может явиться декомпенсирующим фактором и скорее всего приведет к усилению стремления закрыться.

Целесообразно повышать насыщенность эмоциональных переживаний, развивать фантазию (свободное рисование, мозаика и пр.). Так как шизоиды обычно моторно неловки, то полезны занятия ритмикой, танцами, гимнастикой, руч­ным трудом.

Основная цель при работе с истероидными личностя­ми — это научить их делать не то, что хочется, а то, что тре­буется, то, что нужно. Это относится в равной степени и к неустойчивым детям и подросткам. Весьма полезно, так же как и в работе с тревожно-мнительными и психастеника­ми, обязательное, а для истероида даже утрированное одо­брение самой небольшой победы над самим собой. Надо учитывать, что истероиды плохо переносят одиночество и невнимание к себе, быстро привыкают к врачу, и так вы­страивать линию поведения, тон бесед, чтобы тактично поддерживалась определенная дистанция между врачом и пациентом. В противном случае истероиды очень быстро «садятся на голову». В связи с повышенной самооценкой и тщеславием следует рекомендовать им такую деятельность или игровые ситуации, при которых занятие первого места было бы неактуальным.

Неустойчивым детям и подросткам полезна строгая ре­гламентация режима и поведения, которая ими неплохо переносится, и крайне вредны безделье и отсутствие пози­тивных увлечений. Задания нужно тщательно дозировать, от простых к сложным переходить постепенно, при выпол­нении каждого задания необходимы постоянный контроль, требование обязательного завершения, доведения работы до конца. Постоянный контроль за неустойчивыми детьми должен сочетаться с подбором круга общения, который ока­зывал бы благотворное воздействие.

Для более или менее успешной социальной адаптации психопата при выборе профессии нужно учитывать ха­рактерные для него особенности. Гипертим, как я уже го­ворил, хорош в роли администратора, торгового агента, тревожно-мнительный — хороший исполнитель, шизоид — «кабинетный» работник. При декомпенсациях психопа­тий возникает необходимость медикаментозного лечения. Общие принципы медикаментозного лечения: проведение комбинированной терапии транквилизаторами, антиде­прессантами, нейролептиками с включением общеукрепля­ющего лечения, витаминотерапии и пр. Дозы лекарств и длительность терапии зависят от клиники и особенностей реагирования больного. В большинстве случаев вначале проводится седативная, а затем — тонизирующая терапия. При медикаментозном лечении нужно учитывать возмож­ность извращенных и необычных реакций на лекарства.

Постоянно обсуждается вопрос, в каком возрасте мож­но ставить диагноз «психопатия». Дискуссии обусловлены разными взглядами на сроки становления психопатии, со­циальными последствиями диагноза и т.д. Разные формы психопатии выявляются в разном возрасте, и диагноз дол­жен ставиться при ее выявлении. Рассчитывать на то, что психопатия со временем исчезнет, не приходится, а соци­альные последствия диагноза медицинской проблемой не являются. При должном отношении к понятию «врачебная тайна» социальные последствия вообще неактуальны до совершеннолетия.

Психопатия — многослойный феномен. Ее основу со­ставляет конституционально обусловленный примат эмоционально-волевой сферы над другими сторонами лич­ности. Именно это определяет слабый контроль над побуж­дениями, стиль поведения и такие качества личности, как общий эмоциональный тонус, экстра- и интравертирован- ность, инфантилизм и эгоизм, вязкость и взрывчатость, непреклонность и односторонность, хрупкость и толстоко­жесть, слабость интуиции и пр. Эти базовые биологические характеристики, естественно, не могут быть предметом нравственных оценок.

В качестве «надстроечных» выступают уже в некото­рой степени определяющие отношение к миру и людям мрачность и жизнелюбие, общительность и закрытость, мечтательность и прагматизм, подозрительность и застен­чивость, обидчивость, нудность, страстность, артистизм и т.п. Названные характеристики более «психичны» и соци­альны, но в целом тоже нравственно нейтральны.

Еще более социальные и вполне поддающиеся этическим оценкам, уже позволяющие судить о качестве личности лицемерие и хвастовство, упрямство и лживость, разнуз­данность и авантюризм, отзывчивость и дружелюбие, дели­катность и правдивость, завистливость и жестокость могут встретиться при любой психопатии, но все же тяготение к определенным типам прослеживается достаточно четко. Попутно отметим, что констелляция положительных ка­честв образует не личность, а бесплотную схему. Большие и маленькие слабости (не станем называть их социально­негативными) если не создают характер, то, по крайней мере, наделяют его индивидуальностью, а главное, узна­ваемостью. При этом жесткой и прямой связи между кон­кретным психотипом и нравственным его содержанием не существует.

Можно предположить, что те, кто страдает от своего ха­рактера (психастеники и сенситивы особенно), кому трудно с самим собой, тот более открыт для нравственных посылов и запретов. В широком смысле страданием вполне могут считаться недовольство собой и постоянное самоедство, сомнения и неуверенность в себе, хрупкость, ранимость, хроническое пребывание в обиженном состоянии, пережи­вание собственной слабости, неполноценности, то есть кор­невые свойства сенситивных и тревожных натур. Ф. Ницше, кстати, связывал осознание человеком своего страдания и слабости с принятием любви, терпения, смирения и мило­сердия в качестве новых нравственных категорий и зарож­дением на их основе христианства как религии совести и сострадания.

Между страданием и способностью к состраданию жест­ких корреляций нет. Счастливый и богатый может быть и открыт, и глух к чужим бедам. В свою очередь избыток стра­даний может определять прошлое как праведника, так и че­ловеконенавистника. Сенситивность и психастеничность, возможно, предрасполагают, но ни в коей мере не обязы­вают к восприятию и усвоению нравственных постулатов. Нравственный — не обязательно много страдавший, но обя­зательно совестливый.

По-видимому, совесть, этот универсальный регулятор поведения, распределен среди людей, в том числе среди психопатических личностей, не поровну. И там, где он пло­хо срабатывает, включается другой ограничитель — страх. Даже обделив кого-то совестью, умная природа почти всех наделила инстинктом самосохранения (в данном контексте его синонимы — страх или разум). Что касается страстей и желаний (побудительных мотивов поступков), то они вне нравственных оценок, искоренению не подлежат, поскольку являют собою природу человека. Но, направляя поведенче­скую стратегию, реализуются они в формах, определяемых его цивилизованностью, культурой и нравственными им­перативами. Итак, поступки и поведение этически регла­ментированы, регулируются, как сказано выше, страхом и совестью. В тех нечастых случаях, когда отсутствует и то, и другое, поведение в целом предсказуемо, так как определя­ется побуждениями, которым альтруистичность обычно не свойственна. Возможно, именно в зависимости от степени влияния на поведение совести и страха психопат позволя­ет или не позволяет себе в определенных обстоятельствах проявлять свои специфические особенности.

Органические психопатии являются следствием общих и мозговых инфекций, травм, токсических состояний ран­него возраста. Поврежденное развитие (на ранних этапах онтогенеза нервной системы) приводит к дефекту психики с грубыми эмоциями, примитивным интеллектом, растормо- женностью влечений, то есть традиционными признаками «органической психопатии». Кавычки используются наме­ренно, поскольку этим понятием определяется качественно отличное от психопатии состояние.

Психопатия — это аномальный характер, патология доста­точно высоких слоев личности. При «органической психопатии» практически утрачена индивидуальность личности, уровень ее снижен, поведение направляется влечениями. Клинические проявления всегда грубы и биологизирова- ны. Как известно, черты характера (замкнутость, общи­тельность, коварство, злопамятность, демонстративность, стеснительность и т.д.) определяют специфику личности, своеобразие человека, отличие его от других. Все специфи­ческое, тонкое и сложное сцеплено с генами и не может быть создано органическим воздействием, способным лишь на нивелировку и упрощение. Органический агент после и вследствие своего воздействия оставляет осколки запро­граммированного природой. То есть органический истеро- ид или органический шизоид не есть органические модели этих характеров, а всего лишь огрубленные органическим агентом конституциональные истерические или шизоидные черты. Тот же принцип действует в отношении олигофре­ний: дифференцированные формы со специфической кли­нической картиной обычно генетического происхождения. Лишенные же индивидуальных черт недифференцирован­ные олигофрении — следствие органического воздействия. Если представить себе моделирование как созидательный процесс, то концепция органических моделей конституцио­нальных психопатий несостоятельна. В результате органи­ческого воздействия образуются не модели, а руины.

Говорить о психопатоподобии в рамках резидуальных со­стояний органического генеза тоже можно лишь с большими оговорками. Органическое повреждение не создает психо­патоподобные формы поведения. Свойственные резидуаль­ным органикам грубость и аффективная неустойчивость, двигательная и сексуальная расторможенность, агрессив­ность, воровство, бродяжничество — обычно следствие разрушенных органическим агентом контролирующих ме­ханизмов психики и высвобождения уже неконтролируе­мых ими влечений. Сведение социально неприемлемого к психопатическому или психопатоподобному, как и обратная тенденция, представляется неправомерным, клинически необоснованным, не учитывающим принципиальные раз­личия между психически здоровыми и душевнобольными и чревато социальными последствиями для тех и других. В строгом смысле, органическая психопатия — это не только не психопатия, но и не психопатоподобное состояние, так как подобие (сходство) состоит лишь в сходном лексиконе, используемом для описания качественно разных видов пси­хической дисгармонии. Сходства же с каким-либо конкрет­ным типом психопатии не наблюдается. При «органической психопатии» вообще трудно вести речь об определенном характере, во всяком случае, поведение обусловлено не им.

В раннем детстве такие дети крикливы, двигательно бес­покойны, ни на чем не задерживают внимания, медленно усваивают навыки самообслуживания. В школе не могут высидеть урок за партой, ходят по классу, выкрикивают, не могут надолго сосредоточиться. Неряшливы, не воспри­нимают запретов. В подростковом возрасте постоянное стремление к движению становится менее выраженным. На передний план выступают жажда легких развлечений, про­гулы учебных занятий, уходы из дома по незначительному поводу или без него, склонность к бурным аффективным вспышкам. Расторможенные влечения и некритичность мышления являются причиной различных форм асоциаль­ного и антисоциального поведения (воровство, бродяжни­чество, сексуальные эксцессы, алкоголизация, наркотизм и пр.). Диагностика органической психопатии должна стро­иться на оценке особенностей поведения и, кроме того, учи­тывать совокупность анамнестических сведений (ранние мозговые вредности), наличие резидуальной органической микросимптоматики, признаков резидуального органиче­ского поражения мозга, выявляемых вспомогательными диагностическими методами.




Тесты для врачей

Наши партнеры