Несмотря на то что общительность считается одним из стержневых радикалов гипертимной личности, ресурс их общительности распылен, рассеян по многочисленным кон­тактам, и по глубине они уступают тем же шизоидам, кото­рые в общении хоть и избирательнее, но проникновеннее. И что такое общительность в принципе — количество обще­ний или их глубина?

Гипотимные (депрессивные, минорные) психопаты встречаются значительно реже, чем гипертимные. Они обра­щают на себя внимание задумчивостью, робостью, плаксиво­стью, сниженным эмоциональным фоном. Это пессимисты, не умеющие простодушно радоваться и не видящие поводов для веселья. Пессимизм гармонично сочетается с мизантро­пией. Жизнь они воспринимают как страдание, а счастье — лишь временное от него избавление, «...в страдании своем каждый одинок, люди жестоки, эгоистичны, ограниченны и зловредны... завтра будет еще хуже, чем сегодня, пока не на­ступит самое худшее» (А. Шопенгауэр). Особенно ярко ми­норные черты проявляются в пубертатном возрасте, когда у ранее веселого и общительного ребенка наступает внутрен­ний разлад. Гипотимы острее и болезненнее других реаги­руют на неприятности. Успех не вселяет надежды. Склонны видеть теневые стороны жизни, сомневаются в ценности и смысле бытия. Мрачное расположение духа скрывают за внешней веселостью. В камерной обстановке среди близких людей они оживляются на время, но, оставшись в одиноче­стве, вновь погружаются в привычное состояние хандры и размышлений о человеческом несовершенстве, суетности и бесцельности существования. Невысоко ценят жизнь, которая всего лишь «...эпизод, бессмысленно нарушаю­щий блаженство и покой небытия», и легко с нею расста­ются. Интересно, что первично: свойственные гипотимным личностям «задумчивость», склонность к размышлениям приводят их к пессимистическому мировоззрению, или пер­вично сниженный эмоциональный тон располагает к разду­мьям (а думающие, как известно, редко бывают большими оптимистами)? Неуверенность, нерешительность, тревож­ность сближает их с психастеническими личностями.

Развитие (динамику) психопатий, как и развитие характе­ра, следует понимать не как приобретение новых, в том числе патологических свойств, а как заострение уже имеющихся, а при психопатических кризах (декомпенсациях) и проис­ходит углубление, утяжеление психопатических свойств. Аутохтонные или ситуативно обусловленные характероло­гические сдвиги (декомпенсации) проявляются тем, что еще более очерченной становится дисгармоничность психики. На передний план выступает психическая и социальная незрелость, поведение не корригируется. На фоне утраты критической оценки, тотальной дезадаптации и практиче­ской беспомощности могут наблюдаться состояния воз­буждения, астения, расстройства настроения (дисфории, депрессии), сверхценные переживания с кататимностыо мышления, то есть развиваются субпсихотические состоя­ния. Окружающая среда организуется психопатом так, что становится для него источником постоянных конфликтов, то есть декомпенсирующим фактором. В любой среде пси­хопат ищет и находит раздражающие моменты, к которым он особенно чувствителен, перестраивает свою среду так, чтобы она обеспечивала необходимые ему раздражители. Таким образом, вольно или невольно психопат стремится к декомпенсациям, по крайней мере, не старается их избегать.

Согласно определению К. Шнайдера, психопат страдает от своего характера сам и (или) заставляет страдать от него других. Психопатическое поведение есть результат пребы­вания психопата в согласии с собой, со своим характером. Идя на поводу у побуждений, поступая в соответствии с характером, находясь в гармонии со своей природой, психопат лишь в малой степени сожалеет по поводу по­следствий своих поступков. Для личности, у которой эмо­ции главенствуют над рассудком (а это корневое свойство любой психопатии), процесс важнее результата. Говоря о «страдании» психопата от своего характера, следует иметь в виду объективную невыгодность для него его поведения. Страдание психопата скорее объективно, чем субъектив­но. Субъективные мучения, совпадающие с объективной невыгодностью психопатического поведения, свойствен­ны в основном склонным к рефлексии и самобичеванию психастеникам, тревожным и сенситивным личностям. Ну и для близких жизнь рядом с психопатом — безусловно, страдание.

Патогенез психопатий изучен недостаточно. Э. Крепелин считал, что в основе их лежит частичная задержка психи­ческого развития (парциальный инфантилизм). Психо­патическая конституция, дисгармония темперамента и характера проявляют себя детскостью, незрелостью пси­хики — некритичным мышлением, повышенной внушаемо­стью, неуравновешенными эмоциями, слабоволием. Исходя из положения, что психопатия — это следствие врожденно­го дизонтогенеза нервной системы, Г.Е. Сухарева очерти­ла три типа дизонтогенеза, лежащих в основе психопатий. Задержанный тип является источником дисгармониче­ского инфантилизма. Для него характерно недоразвитие воли; особенности детской психики утрированы, вообра­жение и фантазии преобладают над реальным. Этот тип лежит в основе истероидной и неустойчивой психопатий. Искаженный (диспропорциональный) тип, при котором имеет место задержка в созревании одних механизмов личности при ускорении созревания других (асинхрония развития) лежит в основе гипертимной, шизоидной, психа­стенической психопатии. Поврежденное развитие является базой для так называемой органической психопатии.

Распространенность психопатий составляет примерно 15 на 10000 данного возраста, причем у мальчиков они встре­чаются вчетверо чаще, чем у девочек.

В соответствии с большим разнообразием нормаль­ных характеров описывается множество их патологиче­ских вариантов. С начала прошлого века предпринимались многочисленные попытки их систематизации. В нашей стране с 1930-х годов широко используется классифика­ция психопатий П.Б. Ганнушкина, сочетающая формы из группировок Э. Крепелина и К. Шнайдера с формами, опи­санными Э. Кречмером. Ценность группировок Э. Крепе­лина, К. Шнайдера, Э. Кречмера, П.Б. Ганнушкина не в них самих, но в прекрасных описаниях личностей, благодаря ко­торым клиницисты-практики за терминами-обозначениями (шизоид, эпилептоид и т.д.) понимают примерно одно и то же и могут говорить на одном языке.

Невысокая популярность диагноза «психопатия» у детей допубертатного возраста объясняется тем, что, по мнению многих, характер ребенка находится в становлении, а сам диагноз стигматизирует в психиатрическом плане. И все же нет оснований сомневаться в существовании у детей свя­занных с конституциональной предрасположенностью ано­малий характера, то есть таких его свойств, которые нельзя объяснить ни кризами психического созревания, ни дурны­ми влияниями, ни реакциями на психотравмы, ни энцефало­патиями. В раннем детстве типологическое разграничение психопатий затруднительно. Начиная со школьного возрас­та, несмотря на тенденцию к сочетанию у юных психопатов отдельных аномалий, уже можно уловить доминирующие черты характера, позволяющие дать типологическую харак­теристику личности в целом.

Отмечая большую динамичность (обратимость) приоб­ретенных или краевых психопатий, О.В. Кербиков подчерки­вал необходимость разграничения их с непатологическими личностными искажениями, но четких дифференциально­диагностических критериев предложено не было. Десоциа­лизация личности, обусловленная средовыми влияниями, при которой поведение определяется примитивными влече­ниями и навязанными этой средой шаблонами, действитель­но обратима при перемене условий жизни. Поведение этих подростков соответствует условиям и требованиям сре­ды, которая их окружает и обеспечивает выживание в ней. Свойственный социальной и педагогической запущенности признак обратимости кладется в основу концепции нажитой психопатии. Таким образом, краевая психопатия от ядер- ной (истинной) отличается принципиально (отсутствуют признаки врожденности и стабильности), в то время как от социальной запущенности практически неотличима. Оба фе­номена сформированы средой. Проявляя себя повсеместно, несут страдания окружающим, оба выносят на социальную обочину, оба обратимы. Диктуемые средой поведенческие стереотипы не являются, на мой взгляд, ни психопатообра­зующими, ни характерообразующими. Характер и стиль по­ведения не должны отождествляться. Граница между ними вполне различима. Что касается свойственной психопатам гипертрофированности личностных проявлений, «наруша­ющей социальную гармонию» и т.п., то об относительности и приблизительности оценивающих личность и поведение социологических критериев речь уже шла.

Обосновывая выделение нажитой психопатии, О.В. Кербиков упоминает работы Мишо, Жоли, Эйе, Дюблино, Рейха, Биндера, Вебера, описавших у детей и под­ростков личностные реакции имитации, оппозиции и так называемые бессимптомные неврозы или невротические характеры, находящиеся на границе неврозов, психопатиче­ских личностей и психозов. О.В. Кербиков видит в этих яв­лениях переход от невроза к психопатическому характеру и выводит идею о реактивном формировании патологических черт характера как этапа на пути к психопатии. По-моему, описанные французскими и швейцарскими авторами реак­ции оппозиции, имитации, возмущения, госпитализма, так называемые неврозы характера не создают характер, а явля­ются по отношению к нему вторичным (привнесенным) наслоением и не должны с ним (характером) отождествляться. Жизнь человека в мире людей целиком состоит из его реак­ций на окружающих и реакций окружающих на него самого. И через эту жизнь человек проходит со своим характером, весьма жесткой и стабильной личностной составляющей, достаточно устойчивой к ситуационным воздействиям. Будь иначе, человек представлял бы собою аморфное, ли­шенное индивидуальности, постоянно меняющееся и не­прогнозируемое существо.

Ситуативно обусловленные реакции и состояния не тож­дественны характерологическому сдвигу, далеко не всег­да являются болезненными и рассматриваться в качестве этапа формирования характера, его новых, патологических свойств не должны.

Возвращаясь к вопросу о влиянии среды на формирова­ние личности и, в частности, на формирование характера, считаю такую возможность призрачной. Миллиарды лет эволюции органического вещества создали человека — немыслимой сложности биологическую структуру, на­деленную психикой и во многом благодаря ей прекрасно приспособленную для жизни на планете и в социуме. Трудно представить, чтобы мудрая природа, сумев создать самое совершенное и непостигаемо сложное — психику, допу­стила возможность вмешательства в этот процесс, сделала психику и, в частности, характер уязвимым и податливым к воздействиям на него таких небиологических (я подчерки­ваю — небиологических!) факторов, как социальный строй, воспитание или удары судьбы. Не нужно смешивать влия­ние среды с самим фактом жизни среди людей. Становление личности и разума невозможно без общения с людьми, но качества ума и личности от конкретных обстоятельств жизни зависят мало. Другое дело, если среда воздействует не на психику, а на сому, на плоть, так сказать. Избиения и пытки, холод и голод разрушают в человеке то, что делает его личностью — достоинство и жертвенность, разборчи­вость в средствах и брезгливость в фигуральном и букваль­ном смысле. Жесткое биологическое воздействие способно снять цивилизационные запреты и культуральные табу, вы­нудить к поступкам, которые человек, возможно, никогда бы не совершил при любом психологическом давлении.

Истоки бытующих доныне преувеличенных, с моей точ­ки зрения, представлений о роли социального в происхо­ждении психических расстройств вообще и психопатий в частности, следует искать в атмосфере, царившей в науке и обществе с начала 30-х годов прошлого века. Очевидно, что перекос в сторону большей значимости социального связан не только с тотальным изгнанием генетики из советской науки, но и с жесточайшим давлением социалистической идеологии с использованием пропагандистского и репрес­сивного аппарата по созданию нового советского характе­ра, «выработке коммунистического человека» (Н. Бухарин) условиями советской действительности. Впрочем, первое вытекало из второго. Не в последнюю очередь отсюда, я ду­маю, торжество в советской психиатрии доктрины о нажи­той или краевой психопатии.