Напишите нам

Поиск по сайту

В поисках истоков социально-личностной направлен­ности, а в широком смысле — личностной «доброкаче­ственности» не следует забывать, что индивидуальная восприимчивость к вносимым извне этическим положениям у разных людей существенно различается, и это серьезный довод в пользу ее биологической детерминированности. Почему у очень многих, даже рано усыновленных, отказ­ных детей плохой социальный прогноз? На воспитательный призыв нужно иметь, чем откликнуться. В процессе вос­питания реализуются заложенные потенции. Если таковые отсутствуют, та же совесть, например, то ее и не разбудить, возможна только дрессировка. Воспитание взывает к сове­сти, и на этой основе выстраиваются отношения с миром; дрессировка больше полагается на страх. В неспособности любить, сочувствовать, стыдиться, угрызаться совестью проявляют себя родительские гены, и хорошая среда па­сует перед плохой генетикой. Нравственный дефект имеет биологический фундамент, и в слове «выродок» слышится не только моральное осуждение, но и констатация биоло­гической деградации. Народная мудрость насчет яблока и яблони имеет массу подтверждений и в жизни, и в психиа­трической практике.

Я думаю, что и эстетические пристрастия определяются не только средой (временем, окружением), но и опираются на некие, как говорил Крепелин по другому поводу, предуготованные механизмы. Модернизм и авангардизм как во­площение разрыва с академической традицией наверняка ближе либералу и космополиту, нежели консерватору и почвеннику. Иначе говоря, человек не чистая доска, на ко­торой можно писать все что угодно; он выбирает из пред­лагаемого средой лишь то, с чем он готов жить, находясь в согласии с самим собой, со своей природой.

П.Б. Ганнушкин, отдавая должное влияниям среды, от­водил ей роль моделирующего, но не создающего психо­патию фактора и резко отрицательно относился к термину А.К. Ленца «социопатия», рассматривавшего психопатию как продукт социальных влияний. На необходимость от­граничения психопатий от модельных обратимых состоя­ний, включающих педагогически и социально запущенных, так называемых «трудных» детей указывали Е.А. Попов и С.С. Мнухин.

Как отличить «трудного», семейно и социально запу­щенного ребенка или подростка, воспринявшего моду поведения антисоциального окружения, от психопата?

Приблизительная дифференцировка возможна в попереч­нике. У социально запущенного в речи и манерах заметен улично-тюремный налет. Психопат не так нагл, далеко не всегда вульгарен. Он более «номенклатурен», то есть в нем высвечивается конкретный психотип. В большой степени поможет помещение в благоприятную среду и время. Со временем в нормальной обстановке «трудный» и запущен­ный ребенок постепенно оттаивает и становится все более социально приемлемым, все меньше звучат речевые и по­веденческие стереотипы антисоциальной среды, все больше проявляется личностно-доброкачественное, если, конечно, совесть была заложена в его генетическую программу или если он изначально не был психопатом. В этом случае бес­сильной окажется самая здоровая среда. Психопата впереди обязательно ждут аутохтонные или ситуационно спрово­цированные декомпенсации. Причины его дисгармонии с окружающим миром имеют внутренний характер, в то вре­мя как у «трудных» и запущенных их следует искать и видеть именно в несовершенстве мира, то есть они по отношению к личности чаще внешние. Надо полагать, что какую-то часть асоциальной и антисоциальной среды составляют прирож­денные, можно сказать, конституциональные бродяги и жу­лики, находящиеся в полной гармонии со своим образом жизни и промыслом. По всей вероятности, это психопа­тические личности, и в этих случаях никакие воспитатель­ные воздействия перспективы не имеют. Варлам Шаламов, много общавшийся в колымских лагерях с бывшими коло­нистами макаренковских трудовых коммун, сокрушался по поводу того, что «жульническая кровь неистребима»

Отмечая большую динамичность (обратимость) приоб­ретенных или краевых психопатий, О.В. Кербиков подчерки­вал необходимость разграничения их с непатологическими личностными искажениями, но четких дифференциально­диагностических критериев предложено не было. Десоциа­лизация личности, обусловленная средовыми влияниями, при которой поведение определяется примитивными влече­ниями и навязанными этой средой шаблонами, действитель­но обратима при перемене условий жизни. Поведение этих подростков соответствует условиям и требованиям сре­ды, которая их окружает и обеспечивает выживание в ней. Свойственный социальной и педагогической запущенности признак обратимости кладется в основу концепции нажитой психопатии. Таким образом, краевая психопатия от ядер- ной (истинной) отличается принципиально (отсутствуют признаки врожденности и стабильности), в то время как от социальной запущенности практически неотличима. Оба фе­номена сформированы средой. Проявляя себя повсеместно, несут страдания окружающим, оба выносят на социальную обочину, оба обратимы. Диктуемые средой поведенческие стереотипы не являются, на мой взгляд, ни психопатообра­зующими, ни характерообразующими. Характер и стиль по­ведения не должны отождествляться. Граница между ними вполне различима. Что касается свойственной психопатам гипертрофированности личностных проявлений, «наруша­ющей социальную гармонию» и т.п., то об относительности и приблизительности оценивающих личность и поведение социологических критериев речь уже шла.

Обосновывая выделение нажитой психопатии, О.В. Кербиков упоминает работы Мишо, Жоли, Эйе, Дюблино, Рейха, Биндера, Вебера, описавших у детей и под­ростков личностные реакции имитации, оппозиции и так называемые бессимптомные неврозы или невротические характеры, находящиеся на границе неврозов, психопатиче­ских личностей и психозов. О.В. Кербиков видит в этих яв­лениях переход от невроза к психопатическому характеру и выводит идею о реактивном формировании патологических черт характера как этапа на пути к психопатии. По-моему, описанные французскими и швейцарскими авторами реак­ции оппозиции, имитации, возмущения, госпитализма, так называемые неврозы характера не создают характер, а явля­ются по отношению к нему вторичным (привнесенным) наслоением и не должны с ним (характером) отождествляться. Жизнь человека в мире людей целиком состоит из его реак­ций на окружающих и реакций окружающих на него самого. И через эту жизнь человек проходит со своим характером, весьма жесткой и стабильной личностной составляющей, достаточно устойчивой к ситуационным воздействиям. Будь иначе, человек представлял бы собою аморфное, ли­шенное индивидуальности, постоянно меняющееся и не­прогнозируемое существо.

Ситуативно обусловленные реакции и состояния не тож­дественны характерологическому сдвигу, далеко не всег­да являются болезненными и рассматриваться в качестве этапа формирования характера, его новых, патологических свойств не должны.

Возвращаясь к вопросу о влиянии среды на формирова­ние личности и, в частности, на формирование характера, считаю такую возможность призрачной. Миллиарды лет эволюции органического вещества создали человека — немыслимой сложности биологическую структуру, на­деленную психикой и во многом благодаря ей прекрасно приспособленную для жизни на планете и в социуме. Трудно представить, чтобы мудрая природа, сумев создать самое совершенное и непостигаемо сложное — психику, допу­стила возможность вмешательства в этот процесс, сделала психику и, в частности, характер уязвимым и податливым к воздействиям на него таких небиологических (я подчерки­ваю — небиологических!) факторов, как социальный строй, воспитание или удары судьбы. Не нужно смешивать влия­ние среды с самим фактом жизни среди людей. Становление личности и разума невозможно без общения с людьми, но качества ума и личности от конкретных обстоятельств жизни зависят мало. Другое дело, если среда воздействует не на психику, а на сому, на плоть, так сказать. Избиения и пытки, холод и голод разрушают в человеке то, что делает его личностью — достоинство и жертвенность, разборчи­вость в средствах и брезгливость в фигуральном и букваль­ном смысле. Жесткое биологическое воздействие способно снять цивилизационные запреты и культуральные табу, вы­нудить к поступкам, которые человек, возможно, никогда бы не совершил при любом психологическом давлении.

Истоки бытующих доныне преувеличенных, с моей точ­ки зрения, представлений о роли социального в происхо­ждении психических расстройств вообще и психопатий в частности, следует искать в атмосфере, царившей в науке и обществе с начала 30-х годов прошлого века. Очевидно, что перекос в сторону большей значимости социального связан не только с тотальным изгнанием генетики из советской науки, но и с жесточайшим давлением социалистической идеологии с использованием пропагандистского и репрес­сивного аппарата по созданию нового советского характе­ра, «выработке коммунистического человека» (Н. Бухарин) условиями советской действительности. Впрочем, первое вытекало из второго. Не в последнюю очередь отсюда, я ду­маю, торжество в советской психиатрии доктрины о нажи­той или краевой психопатии.

 

Добавить комментарий




Тесты для врачей

Наши партнеры