Характерно содержание депрессивных идей. Обычно наблюдаются беспричинные идеи самообвинения (у религиозных больных — идеи греховности, богоотставленности и невозможности спасения души). Темой идей самообвинения служат ничтожные проступки далекого прошлого, самооговоры и вымыслы, возникающие на фоне полного исчезновения чувства самоценности. Речь идет о чувстве вины, возникающем вместе с психозом, а по выздоровлении утрачивающем для больного свою понятность. Кроме идей виновности при эндогенной депрессии наблюдаются беспричинная ипохондрия и столь же беспричинная уверенность в своем обнищании. К. Шнайдер такую фабулу переживаний объяснял тем, что эндогенная депрессия раскрывает первичные тревоги человека — о спасении души, сохранности тела и насущном пропитании — и возражал против того, чтобы идеи виновности, ипохондрический бред и бред обнищания рассматривались как прямолинейные симптомы психоза. Позицию К. Шнайдера невозможно подтвердить или опровергнуть с помощью психопатологического анализа. Принятие или непринятие его точки зрения определяется исключительно мировоззренческими установками оппонента, его отношением к сущности понятий «вина», «покаяние», «совесть», «душа» и пр.
Несмотря на то что маниакальная триада внешне выглядит полярной по отношению к депрессивной, не следует видеть в ней лишь зеркальное ее отражение. В сравнении с тем, как глубоко и полно захватывает больного депрессивная тоска, радостная приподнятость при мании выглядит поверхностным фейерверком. Изредка описываемые при мании ощущения мощи и неутомимости вряд ли могут соответствовать по глубине и качеству витальному чувству при депрессии. Ощущение здоровья и расточительность неспособного к критике маниакального больного не являются параллелью первичной депрессивной ипохондрии и бреду обнищания.
Мания с ее веселой приподнятостью несет иногда в себе нечто привлекающее и заражающее, но утрата чуткости и отзывчивости, личностная отчужденность «обесчеловечивают» больного в субъективном восприятии окружающих. Попутно отметим, что и в норме пребывающий в счастливом согласии с самим собой, неунывающий оптимист производит гнетущее впечатление и не только выглядит глуповатым, но почти всегда таковым и является. В маниакальном состоянии меняется вся система отношений с окружающим миром, и потеря чувства дистанции, неомрачаемая радость, отсутствие адекватной реакции на горестные известия являются самой сутью психоза.
Несмотря на внешнее сходство, феноменологически у мании и депрессии мало общего с радостью и печалью здорового человека. При мании психотическое не в радости, а в ее неомрачаемости. При депрессии слово «печаль» вообще неуместно. Пациенты чувствуют себя не несчастными, а виновными, не больными, а наказанными, испытывают не печаль, а тоску и страх перед неотвратимым и непоправимым. В основе эндогенной депрессии и эндогенной мании лежит витальное преображение психики, определяющее их недоступность для любых мер психологической коррекции. В связи с этим следует предостеречь от попыток опереться в диагностике на такие оценочные категории, как психологическая понятность, от житейских и тем более нравственных оценок переживаемого в психотическом состоянии. Психологическая понятность или непонятность в качестве средства разграничения нормы и патологии должна использоваться умеренно и осторожно не только из-за субъективности, но и потому что она базируется на ложном представлении, что в норме, то есть в поведении психически здорового человека, все должно быть «психологически понятно».